Порочный ангел [= Уставший ангел ] - Дженнифер Блейк

— А мои царапины? — напомнила она, разрумянившись, с нотками сарказма в голосе, когда полностью завладела банной простыней.

— Ах да, царапины.

Он вынул пробку из пузырька и налил едкой жидкости на материю. Подняв ее руку, он принялся протирать длинные влажные царапины быстро и аккуратно, не обращая внимания на ее невольно сморщившееся от саднящей боли лицо. Из-под ресниц Элеонора наблюдала за ним. Она видела голубой синяк на нижней губе и маленькую ссадину там, куда она ударила его. Она почувствовала удовлетворение, но в то же время ощутила какую-то боль, вспомнив то чувство, с которым она ногтями терзала его тело. Над воротником его мундира на шее виднелась ссадина. Не ее ли это работа?

Грант убрал лекарства и закрыл коробочку. Быстро взглянув на нее, он сказал:

— Вы не поинтересовались, почему я унес вашу одежду.

— Я не уверена, что мне понравится ответ. Гораздо больше меня интересует, когда вы собираетесь вернуть ее.

— Вы получите ее обратно, когда я буду готов отпустить вас.

— Значит, предполагается, что я буду вашей пленницей неопределенное время?

— Вот именно, — кивнул он и, взяв коробочку, направился к двери.

— Вы не можете оставить меня без дела, я сойду с ума!

Он остановился, обернулся, разглядывая привлекательную картину, которую она являла собой в блестящей мантии локонов, закутанная в простыню, едва прикрывавшую бедра.

— А что вы имеете в виду?

— Не знаю. Шитье, книги, газеты.

— Уж не хотите ли вы сказать, что смирились со своей судьбой?

— А какой у меня выбор?

Его голубой взгляд стал напряженным.

— Никакого, — отрезал он.

Он уже почти подошел к двери, когда она окликнула его:

— Грант.

Он резко повернулся и подождал.

— С моим братом все в порядке? Ему что-нибудь нужно?

— Ничего, что вы могли бы ему дать, — ответил он и, выйдя из двери, запер ее за собой.

Запах карболки висел в воздухе, напоминая о происшедшем. Чтобы не думать, Элеонора взяла с умывальника щетку для волос, подошла к окну и выглянула наружу.

Мужчины с ручными тележками сновали по улице, выкрикивая названия своих товаров. Слуги с рыночными корзинами шли на площадь. Со стороны собора плелась с утренней мессы вдова в черной мантилье, спускавшейся как слезы скорби. За ней шествовали два правительственных чиновника в пожелтевших белых пиджаках. Нянька, опекавшая нескольких девочек с заплетенными косичками и золотыми сережками в ушах, проследовала мимо. Согласно обычаю, она была в черном и, хотя шла по теневой стороне улицы, обливалась потом.

У Элеоноры защипало в горле от желания крикнуть прохожим, позвать на помощь. Но какой смысл? Они не осмелятся вступиться за нее, пойти против главы военной полиции. А если и осмелятся, что из того? Даже будь у нее место, где жить, и работа, чтобы содержать себя, она все равно не могла бы оставить Жан-Поля на сомнительное попечение полковника Фаррелла.

Все разрушено. Разум отказывался понимать ее положение. Сейчас, в ярком свете утра, она поняла, как бессмысленно было с ее стороны угрожать Гранту Фарреллу расплатой за содеянное. Кто поверит? А если и поверят, то кто его арестует? Генерал Уокер? Едва ли, раз она позволила представить себя в качестве любовницы полковника, хотя и не была ею.

Под окном хлопнула дверь, Грант Фаррелл вышел из-под навеса на галерею, остановился на секунду надеть шляпу, и затем широкими шагами целенаправленно двинулся по улице, ведущей к рыночной площади.

Элеонора смотрела вслед его удаляющейся фигуре, пока та не исчезла из вида. Ее рука, лежавшая на раме, дрожала, и, сжав пальцы в кулак, она прижала его к губам. В голове беспрестанно стучало. Не может быть, этого просто не может быть.

Отвернувшись от окна, она осмотрела свое пристанище, свою тюрьму. В углу между кроватью и выходом на галерею висела картина, освещенная солнцем. Она была написана грубо, в темных тонах, но какое-то чувство успокоения исходило от склоненной головы с заплаканным лицом. Элеонора не плакала. Завернутая в простыню, она зажгла спичку и поднесла ее к одной из свечей под изображением девы Марии.

Утро тянулось медленно и робко. Ничего не нарушало обыденности — разве что два события внесли какое-то разнообразие в монотонность жизни. Вскоре после того, как полковник ушел, Хуанита вернулась, и ее впустили. Элеонора ожидала, что женщина тотчас ринется в ее комнату с угрозами и проклятиями, но ничего такого не случилось. Внезапно она услышала легкий шум за дверью, шорох платья — как будто кто-то наклонился, желая заглянуть в замочную скважину. Элеонора тоже наклонилась, засунула в нее платочек, и тот, кто был за дверью, удалился. Несколько позднее раздался звонок у парадного. Второго гостя не впустили. Элеонора подошла к окну и увидела, как Мейзи, высоко задрав юбки и перешагивая через грязь в туфлях на толстой подошве, удалялась от дома. Она окликнула ее, но повозка, запряженная мулом и жутко грохочущая, заглушила ее голос, и Мейзи не оглянулась.

Полковник Фаррелл не пришел на ленч, и через решетку с галереи ей протянули миску с мясом и зелеными перцами, лепешки, покрытые плавленым козьим сыром, и фрукты. Она поела и выставила пустую посуду обратно через решетку, чтобы сеньора забрала ее, но посуда оставалась там вплоть до полудня, привлекая к себе целые орды жужжащих мух. Одуревшие от жары, они влетали в комнату и глухо бились о потолок и стены, производя такой оглушающий шум, что заснуть было невозможно. Элеонора закрыла стеклянную дверь на галерею, чтобы не впускать их в комнату, но удушливая жара была еще хуже, чем гудящие мухи, и ей пришлось снова распахнуть ставни.

После трех часов у входа вновь раздался звонок, нарушая сонную тишину дома. Элеонора продолжала лежать. В конце концов она догадалась, что сеньоре отдан приказ — никого не впускать. Поразмышляв, она поняла, что в этом нет ничего удивительного. Даже если полковник и не опасался наказания, то ему вряд ли пошло бы на пользу, если бы кто-то сообщил, что он насильно удерживает в доме женщину.

Она почти забыла о посетителе, когда вдруг с дальнего конца галереи донесся глухой стук. Настил затрещал под тяжестью шагов. За железной решеткой возникла тень, Элеонора приподнялась на локте и увидела, что какой-то мужчина пристально смотрит в комнату.

— Ах, Элеонора! Наконец-то я добрался до вас, даже несмотря на эту дракониху внизу!

— Луис? Подполковник де Ларедо? Как? Что вы здесь делаете?

— Я хотел увидеть вас. Там, на углу дома, растет бугенвиллея, так что мне оставалось только справиться с шипами. — Он посмотрел на ладони, покрытые кровоточащими ранками.

— Но вам придется еще раз схватиться с ними. Вы же не можете оставаться здесь.